Вот мы снова едем по прекрасным просторам района в поисках удивительных историй из жизни маленьких населенных пунктов. Продолжением нашего путешествия стала уютная и доброжелательная деревня с красивым названием Зеленая Дуброва. Она будто затерялась среди бескрайних лесов, полей и могучих дубов. Ей тоже пришлось пережить страшные годы лихолетья, фашисты ее не раз хотели стереть с лица земли. Спасли молитвы и стойкость местных жителей. И вот мы здесь.
С приходом весны, пробуждением природы здесь начинается новая жизнь: зацветают сады и клумбы, съезжаются дачники… Мы идем по единственной, но очень длинной улице. Названия у нее нет. Так и писали раньше письма, указывая лишь название деревни и номер дома. Теперь здесь 25 домов и ни одного пустующего. В трех из них проживают местные жители, в остальных — дачники. Проданы только пара домов, остальные достались по наследству детям, которые приезжают, наводят порядок, садят огород, убирают урожай, топят баньки, наслаждаются великолепием природы. Покупатели на участки всегда находились быстро, ведь рядом — озеро Скачальское, леса, полные ягод и грибов, и чистейший воздух с лечебным дубовым ароматом.
Деревня заметно «помолодела». Старые срубы еще простоят не один десяток лет, только теперь их «нарядили»: кто кирпичом, кто сайдингом. Бетонные и железные заборы пестрят разноцветными красками, вдоль высажены зеленые туи. Почти в каждом дворе имеется своя баня. Виднеются современные теплицы. Никто не засаживает картошкой или пшеницей гектары, но для зимних закаток огород всегда полон овощей, а сады — фруктов. Жизнь в деревне возрождается. Вот навстречу нам едет конная повозка в сопровождении двух собак. Остановились, познакомились. Это кобылка Машка везет Валерия Владимировича Бирюка. Дел у них невпроворот.
«Я сам родом из Залужья. Приехал после армии отдохнуть на Скачальское с друзьями, там встретил свою любовь (она из этой деревни). Так Зеленая Дуброва стала мне родной. 48 лет проработал в сельском хозяйстве и сейчас это дело не бросаю. Мы с кобылой Машкой помогаем местным: кому огород вспахать, кому дрова привезти. В прошлом году Машка жеребеночка принесла, и в этом скоро ждем.
Когда-то большая была деревня, домашней живности — не сосчитать. Была огромная колхозная пасека, ее досматривали наши дед с бабкой. Они и своих 40 пчелосемей держали. Такой вот медовый край. Из леса грибы, ягоды мешками таскали.
Стояли магазин, клуб, молочная ферма. Теперь этого нет, но все равно живет деревня. Скоро дачники съедутся. Больше вам расскажет Валя…»
После команды «Но, пошла», кобылка неторопливо застучала копытами, а за ней и хозяином побежали собаки.
Кто такая Валя, я догадалась сразу. Зеленая Дуброва — малая родина известного белорусского поэта и писателя Кастуся Цвирки. Он писал: «Сёння ўсё, нават паветра маёй Зялёнай Дубровы душу маю гоіць», «Я — дома. Тут — маё карэнне, пачатак мяне самога, мой працяг».
А Валентина Александровна Вашкевич — его сестра, которая и сейчас живет в родительском доме. Вот мы уже у открытой калитки. Зеленый забор — в тон небольшому дому. Кругом множество цветов, красивая кованая беседка со скамейками и столом, дальше — двухэтажная баня. Внешне сегодня почти ничего не говорит о старом дворе и доме, но память не забыла. Навстречу вышла сама хозяйка. В своем «бриллиантовом» возрасте Валентина Александровна выглядит великолепно. Красивая, статная женщина пригласила пройти, провела по подворью, а потом мы устроились в уютной беседке, где за чашечкой горячего чая я слушала ее увлекательный рассказ о жизни деревни и ее семьи…
«НЕ ЗРЯ МЫ ДУБРОВОЙ ЗОВЕМСЯ»
«В этом доме родились мы все пятеро. Папа был лучшим кузнецом в округе. Делал все, что люди просили (чугунки, сковороды и другое). Денег не брал, отдавал в подарок. В 1943 году он вернулся с фронта с тяжелыми ранами, от них и умер. Не было чем лечиться, в лучшем случае у кого-то имелась марганцовка. Мама была беременна пятым ребенком. Когда его не стало, сельчане помогли дом достроить (он успел сделать сруб только наполовину). Мама тогда узнала, что отец бесплатно ковал людям разные вещи, за это и они помогли нашей семье.
Костя как самый старший был в доме мужчиной. Я за ним. Все в доме было на нас. Нагоревались, хватило. А мама почти сутками пропадала в колхозе. Утром и вечером на ферме телятницей работала, в обед не к нам бежала, а на поле рожь жать или сено сушить, или картошку копать. Работала, чтобы как-то детей прокормить. В конце года приносит свой годовой заработок и плачет — пуд ржи в мешке, вот и все. Как мы жили, как мы выжили? Ранней весной, только снег сойдет, мы с Костиком идем на поле собирать прошлогоднюю черную картошку (пышками их называли). Наберем, принесем, помоем и варим. Пытаемся дом протопить, а дрова не горят. Залезали с головой, чтобы поджечь их, вымазывались в сажу, зато затирку сварили. Лес летом очень поддерживал: ягоды, грибы — все тащили в дом.Нам помогала выжить божья сила и наше огромное желание жить. Воздух здесь «сильный». Не зря мы Дубровой зовемся — такие же стойкие, нас трудно сломать. В деревне много долгожителей было».
«ЖИЗНЬ БЫЛА САМАЯ ЛУЧШАЯ»
«Дети всегда остаются детьми. Такими были и мы со своими маленькими радостями. Я любила веселиться, обожала музыку. Услышу ее в другом конце деревни, бросаю все и бегу туда. А свадьбы от трех дней до недели гуляли. Помню свадьбу Викти Шикер (она дожила до 97 лет и ушла из жизни в апреле этого года). На такое торжество на конскую дугу привязывали бубенцы (их звон слышался у нас даже из Фалич). Старые и молодые высыпали на улицу, ждали новобрачных. По обычаю молодая должна была сидеть на коленях у молодого. Виктя высокая, а муж ей по плечо. За ней его и видно не было. Вот мы хохотали: невеста есть, а жениха нет. Столы со всех хат на поляну вынесли и танцевали неделю. Много кто в деревне играл на гармошке.
Особенно любили Пасху. Только просыпались в воскресенье, наряжались и бежали по родным, чтобы по пасхальному яйцу получить. Радовались и такому подарку.
Какие тогда у детей игрушки? За деревней было место с глиной, я туда бегала. Налеплю уточек и других фигурок, дома высушу и играю. Тогда-то и пристрастилась к творчеству. Выросла, но все равно любила мастерить, рисовать, вышивать, шить. 40 лет трудилась мастером ателье в КБО в Старых Дорогах, работа тоже творческая. Когда пошла на пенсию, от скуки спасали воспоминания из детства, молодости.
Семьи были большие — минимум 5-6 детей в каждой. В доме напротив шестеро росли. Зима, снег по колено, а мы босиком улицу перебегали к ним, чтобы поиграть. Если бы не холод и голод, жизнь тогда была самая лучшая. Танцевали, пели — улица «звенела».
ГОРЯЧИЙ СЛЕД ВОЙНЫ
«Это было самое страшное время, фашисты и полицаи зверствовали. В начале деревни жила семья с четырьмя детьми. Отец держал связь с партизанами и об этом разведали немцы. Наутро его повесили. Неделю никому не давали подступиться, чтобы снять с виселицы. Так нас страшили.
Много погибло односельчан на фронтах. Но были и другие: я насчитала шесть домов, где жили полицаи, которые перебрались в Фаличи (там был немецкий штаб), даже домашнюю скотину забрали.
Нашу деревню не раз хотели сжечь. К счастью, все дома остались целыми. Каждый день «гости» наведывались: ночью приходили партизаны (поесть, за портянками, погреться), утром — немцы на мотоциклах. Почему-то возле нашего двора останавливались. Бывало, и по неделе ночевали в нашем доме. Мы же ютились на чердаке в курятнике.
Сколько раз немцы и партизаны встречались! Перестрелка на улице шла страшная. Однажды немцы явились с намерением сжечь деревню дотла. Через три дома от нашего жил староста. Грамотный был дядька, знал немецкий язык. У него узнавали, приходили ли партизаны и к кому. Но ему всегда удавалось выкрутиться: и партизан не выдаст, и односельчан спасет от расправы. Отстоял и в этот раз. Что он им говорил, объяснял, мы не знаем, но деревня осталась цела. Прожил наш староста 94 года.
Во всех селах молились люди, чтобы не сожгли их деревни. В конце войны жители каждого села ткали большое полотно, наша деревня тоже. На это были отведены сутки. Я тоже помогала. Вбили в стену два больших гвоздя, я должна была наматывать на них готовую нить из кудели. К утру оно было готово, до молебна успели отнести полотно в залужскую церковь. А там батюшка молился за все деревни, чтобы уцелели».
ПОДПОЛЬЩИКУ ЖИЗНЬЮ ОБЯЗАНЫ
«Кто-то из полицаев не раз говорил немцам, что к нам по ночам приходят партизаны. На этот раз решили убить маму за связь с ними. Но у них было одно условие: если заведет в партизанский отряд, сохранят жизнь. Мама взяла на руки двухмесячную Яну и повела в сторону Дричина (там в лесах жили отряды). Много немцев за ней шли с автоматами, собаками. Прошли 6 километров, и вот первая хата в Дричине. Мама остановилась в надежде, что ее спасут. В этом доме жила старушка, увидела в окно маму с Янкой на руках и отряд немцев, догадалась, что на расстрел ведут, решила взять удар на себя:
— Нет здесь партизан, давно ушли отсюда, — крикнула она им.
У мамы появилась маленькая надежда на спасение. Немцы стали между собой советоваться, как быть дальше. Мама, окутанная страхом, стояла в ожидании. Словам бабушки не поверили и намеревались идти дальше. А к этим немцам был внедрен наш подпольщик Жора. Ему удалось уговорить оставить маму в живых. Аргументом стало то, что дорога в конце деревни заканчивалась, а дальше шли густые непроходимые леса, где они сами погибнут. Приняли решение возвращаться. Уходя, один толкнул маму и она кубарем покатилась по склону. Накрыла собой сестренку и лежала, пока те не скрылись. Потом встала и побрела обратно домой. Мы могли остаться круглыми сиротами».
КОСТИН «ПОДВИГ»
«Костя с детства был очень любознательным. Второе его качество — никогда не мог соврать. Очень боялся, когда слышалась стрельба. Тут же убегал к бабушке, что жила в начале деревни (там стрельба меньше была слышна).
Однажды немцы чуть его не убили. Пришли к нам в дом и спросили:
— Партизаны были?
— Не было, — твердо сказала мама.
Тот же вопрос задали Косте:
— Не было, — и добавил, — наверное.
Они снова к маме с долгими расспросами. А Костя хотел, чтобы от нее отстали, и заявил:
— Были!
Немцы повели его в дом напротив. Посередине комнаты поставили скамейку и положили его животом вниз. Стоят, не бьют, но шомпола (деревянную ручку с ремнем) над ним держат:
— Говори, когда были, сколько их и что хотели?
Все же отпустили. Домой прибежал, а мама давай его воспитывать:
— Надо было отвечать, что не было партизан.
— Но они же были…»
ЖИВА ИСТОРИЯ БРАТСКОЙ МОГИЛЫ
«На нашем кладбище есть братская могила. Там похоронены пять из шести российских солдат. Как они попали в деревню, мы точно не знаем, но предполагали, что они сбежали из плена. Я была единственным свидетелем расправы над этими хлопцами.
Через пару домов жила наша вторая бабушка (Сымониха все ее звали), а напротив были ясли, куда я ходила. Вот бегу по улице к ней, вижу, что ставят лицом к стенке шестеро человек (считали партизанами). И автоматной очередью по ним. Я залетела к бабушке в хату и сижу тихонько. Один из солдат остался жив, но раны были серьезные. Когда все утихло и немцы уехали, он смог приползти в дом. Я замерла от страха. Он положил руки на мои колени и говорит: «Деточка, миленькая, помоги…» Сам весь в крови и еле дышит. Платье мое испачкал кровью, я от страха кричала до тех пор, пока голос не пропал. Прибежала бабушка, меня немного успокоила, а раненому сказала: «Останься, я тебя в кладовке положу, но ночью ты должен уйти». Ночью он ушел.
Погибшие ребята были артистами. У бабушки жили две девушки, они к ним приходили вечерами. Днем на сушилке прятались. Я приходила слушать, как они играют и поют. У них такие красивые голоса были, а как танцевали! Под утро, еще темно было, они меня провожали до крыльца нашего дома. По дороге выведали, что отец погиб, растит одна мама. Они решили у нас спрятать свои документы в сарае под соломенную крышу.
Через семь лет после войны выживший мужчина вернулся за ними. Повел маму к тому сараю и показал место, где спрятали документы, но их там уже не было, их вообще не было… В этом моя вина. Шли мы с мамой на ферму кормить, поить телят. Только пришли на колхозный двор, слышу, пищат поросята в нашем сарае. Я первая туда, она за мной:
— Мама, поросята родились!
— Они же потопятся, подослать нечем, хватай солому с крыши.
Я потянула и вместе с соломой вытянула пакет с документами. Мама, подослав поросятам, собралась идти на ферму. Я ее окликнула и показала находку.
— Заверни обратно и положи повыше, — приказала она.
Возле нас крутился младший брат Олег (ему было 4 года). Как увидел книжечки, давай топать ногами и кричать: «Дай, дай». Прибежали и другие малыши.
— Отдай им половину, пусть играют, остальные спрячь, — бросила мне мама и пошагала на работу.
Я поделила: три отдала Олегу, а три завернула и обратно в солому под крышу спрятала. Сама на ферму пошла маме помогать. Братик увидел, где я прятала, сказал старшим детям, а те достали. Вернулись с мамой, а документов и след простыл, разошлись листики по всей деревне. Никто их не искал, так и пропали.
При этой встрече мама рассказала эту печальную историю. Так и уехал ни с чем. Эти ребята для меня как родные, я всегда прихожу к ним на могилку с цветами».
ДОРОГА В «МОДЕЛЬЕРЫ»
«Война закончилась, когда мне исполнилось 8 лет. В сентябре я пошла в первый класс, за одной партой сидели с 12-13-летними ребятами.
Тогда начали привозить гуманитарную помощь из Германии (одежду, обувь). Маме не давали — не положено, потому что папа погиб не в поле, не в лесу, а дома от ран. Одна женщина сжалилась: «Надавали мне тряпья всякого, возьми, что тебе надо». Мама принесла для меня зеленое платьице в полоску. Как же я его полюбила. Носила, пока влезала в него.
А первое платье сама себе пошила из парашюта. На Василевщине (недалеко от Фаличей) упал сбитый самолет. Там я взяла этот материал. Теперь у меня было целых два платья. Тогда я и решила вырасти и сшить себе много-много одежды. Профессия меня сама нашла».
Текст и фото:
Виктория СЫТИК.
