25 лет — возраст, когда мужчина может уверенно держать в руках оружие, чтобы встать на защиту своей семьи и своей Родины. Когда началась война, так поступили многие ровесники уроженца Гомельщины Якова Котова. Те, кто по различным причинам не попал на фронт, ушли в партизанские отряды, в подполье и всеми возможными способами сражались с немецко-фашистскими оккупантами.
Котов сделал для себя другой выбор.
В декабре 41-го он поступил на службу к немцам и занял должность начальника отдела труда при Стародорожской городской управе.
Каждое утро строго к назначенному часу он являлся на службу, удобно усаживался за стол и раскрывал папку списков, заполненных ровными машинописными строчками.
Работа была скрупулезная: выбирать из числа местного населения людей для отправки в Германию. Первым делом — молодых и здоровых; годятся и подростки лет по четырнадцать-шестнадцать, а можно и помладше, особенно если из села. Крестьянские дети — здоровые, неприхотливые, привычные к труду. Такие и на заводе у станка пригодятся, и у бауэра на ферме.
…С утра в деревню зачем-то явились немцы и поли- цаи — приехали на машинах.
Катерина встревожилась, в сердце камнем заворочалось предчувствие беды. Кто знает, что там у них на уме?.. Уж верно, не просто так приехали…
— Иди спрячься в сарае, — велела она старшей дочке Ольге. — Сиди там тихонько, пока не уедут…
Та, накинув на плечи материнский платок, поспешила к выходу, но двери распахнулись. На пороге стояли два полицая.
— Куда это ты собралась?
—Да по хозяйству я ее послала, — не растерялась мать. — А что такое?..
— По хозяйству у немцев теперь служить будет. Поедет твоя Олька в Германию, тетка!.. Так что собирай ее, да побыстрее. За пять минут чтоб готова была.
— Володечка! Миленький!.. — мать рухнула полицаю в ноги. — Пожалейте!.. Она ж малая еще…. Пятнадцать только осенью исполнилось. Болела недавно, еле выходила я ее…
— Ничего, немцы вылечат. Там и врачи, и вообще все как положено… Европа — одно слово! А ты чего ревешь, тетка? Повезло твоей дочке! В саму Германию поедет. Денег заработает. Жизнь культурную поглядит…
— Смилуйтесь, сыночки!.. Вовка, я ж с твоей мамкой в молодости дружила!.. Гришка!.. Мы ж родня, хоть и далекая!.. Не забирайте Ольку мою, хлопчики!..
— Нельзя, тетка Катерина. В списках она. Если не доставим — с нас спросят. Короче, ладно; соберешь все, что ей надо в дорогу, и к машине принесешь. Кружку, ложку там не забудь и харчей на первый случай…
Голося, мать повалилась полицаям в ноги; ее оттолкнули, оторвали от дочкиного подола сведенные судорогой пальцы. С порога Оля растерянно и испуганно, словно прося в последний раз о помощи, оглянулась — и худенькая фигурка в материнском платке исчезла в дверном проеме…
Катерина, рыдая, поднялась с пола. Как в тумане, связала в узел что-то из одежонки, продукты и побежала в центр села. Оттуда далеко по округе разносились плач и крик. В кузове грузовика плотно, битком сидели сельские ребята. Полицейские, стоя вокруг, отталкивали рвущихся к машине матерей.
— Да куда вы прете!.. С ума посходили!.. Счас вот стрельну…
— Мне отдать только… Вещи отдать… — задыхаясь, вымолвила Катерина.
Ее подпустили к грузовику.
Оля сидела у самого борта, съежившись на холодном ветру, как воробышек; на лице ее застыло выражение печальной покорности, обреченности и страха.
— Мамочка, не плачь!.. Малых береги!.. Папке скажи… Прощай…
Машина тронулась.
Катерина бежала за ней, пока не зашлось сердце. Глаза застлало туманом. Обессилев, женщина плашмя упала в холодную грязь. Грузовик, подпрыгивая на ухабах, таял в осеннем тумане…
Она больше никогда не видела свою дочь.
Умерла Оля в переполненном вагоне товарняка по дороге в «фатерлянд» или от непосильного труда на заводе?.. А может, зачахла на какой-нибудь немецкой ферме, погибла от болезни или кто-то жестокий недрогнувшей рукой оборвал ее жизнь?..
Мать никогда этого не узнала. Рана в ее сердце не зажила до последнего дыхания. Всю свою жизнь она бережно хранила Олину фотографию, молилась и верила, что когда-нибудь дочь вернется из немецкого плена…
За каждой фамилией в списках Якова Котова была отдельная судьба и трагедия человека — взрослого или ребенка — жестоко оторванного от семьи и родины и отправленного в рабство: на тяжкий труд, а возможно, и на смерть.
Думал ли он об этом когда-нибудь?..
Если и да, то это его не трогало. Материалы дела свидетельствуют, что Котов был причастен к отправке в Германию более 300 человек. Он усердно выполнял свои задачи, снабжая «великую Германию» бесплатной рабочей силой. Там в ней была большая нужда: мужчины находились на фронте, а кому работать в тылу?..
Нацисты решили эту задачу цинично и просто, возродив одного из самых страшных монстров истории средневековья — рабовладение.
С первых дней оккупации Беларуси они вывозили с оккупированных территорий молодежь и детей.
16-летний подросток считался достаточно взрослым для того, чтобы работать на немецкого господина. 30 процентов остарбайтеров находились в возрасте 12-14 лет. Осенью 1943 года эта возрастная планка снизилась до 10 лет.
Взрослые и дети с нашивками «ОСТ» на рукавах от зари до зари трудились на немецких промышленных предприятиях и фермах. Многие из них голодали, получали увечья, подвергались насилию, гибли. Хозяева-рабовладельцы имели право делать с ними все, что угодно. Механизм фашистской машины бесстрастно перерабатывал молодые жизни и тела, превращая их в сырье для Третьего рейха.
…Яков Котов, захлопнув папки со списками подлежащих вывозу в Германию и взглянув на часы, продолжал прилежно трудиться: не только «бумажные дела» требовали его внимания.
Еще надо было назначить местных жителей на оборонные работы — строительство укреплений. Люди идти не хотели, отнекивались: то, мол, болею, то обстоятельства семейные не пускают…
Ладно.
Нет так нет.
Котов аккуратно ставил против фамилии «отказника» галочку, а затем передавал информацию в гестапо. Там всех этих умников быстро «воспитают», выведут на чистую воду, отучат хитрить и выкручиваться…
— Яшка!.. Пошли жонку партизанскую заберем, — заглянул в кабинет полицай из местных.
— Кого? — Котов оторвался от бумаг.
— Да есть тут одни… Заховались, гады… Скорей, говорю. Хватит бумажки свои строчить.
Котов быстро поднялся из-за стола, снял и аккуратно сложил нарукавники и вышел на крыльцо. Там уже поджидала его команда полицаев.
— Мешки не забудьте, — напомнил старший. — Опять будете искать, куда барахло сложить…
Арест Настасьи — жены партизана Наума Белого — был делом простым: пришли, забрали, отвезли в гестапо. Не впервой. Что там с ней потом будет — понятно: поиздеваются да расстреляют. Такой порядок; немцы шутить не любят.
Тем же манером доставили в руки карателей, на верную смерть жену партизана Григория Мартыненко Надежду.
Жену и отца партизана Григория Солона арестовали и отправили в Германию. Этим еще повезло, при хорошем раскладе могут и выжить…
Помогать полицаям в проведении арестов было хлопотно, но выгодно: Котову доставалась доля имущества из разграбленных опустевших хат.
В общем, все было путем и все бы ладно, если бы обещания немцев про скорую победу сбылись. Но ошиблись они, хотя в начале войны и казалось: да разве можно победить такую силищу, неудержимо рвущуюся прямо к Москве?.. Оказалось — можно. Советские войска остановили врага, перешли в наступление, и вскоре Котову и другим таким же, как он, изменникам родины пришлось думать о том, где и как укрыться от заслуженного наказания….
Он старался, но — не вышло. В сторону послевоенных следственных органов брошено немало камней, но целый ряд фактов свидетельствует и о том, что работники НКВД умели делать свое дело.
Яков Котов был задержан, вина его доказана. 16 января 1946 года военный Трибунал Южно-Уральского военного округа по ст. 58 — 1 «А» УК РСФСР (аналогичная 63 — 1 УК БССР — «Измена Родине») приговорил его к ссылке на каторжные работы сроком на 15 лет с поражением в правах на 5 лет.
В это время в разных концах СССР трибуналы рассматривали сотни дел коллаборационистов.
Историк С.М. Соловьёв пишет: «Эти процессы шли одновременно с начальным этапом Нюрнбергского трибунала и были приурочены советским руководством к этому событию как часть единого мирового процесса возмездия нацистским преступникам: главарей судил Международный трибунал на родине германского фашизма — в Нюрнберге, а исполнителей — в пострадавших от их действий городах СССР судили советские трибуналы».
Так волна возмездия накрыла тех, кто преступил законы патриотизма, человечности и морали. Закон наказал их по заслугам, а люди прокляли. На память о том времени нам остались истории из архивов прокуратуры об уделе изменников и о сущности фашизма на тот случай, если он вновь неприметно и хитро, в измененном обличье начнет вползать в нашу жизнь.
Текст:
Инна КАНДАУРОВА.
Материалы
для публикации
предоставил
прокурор района
Евгений СТАХЕВИЧ.
