Три года в страхе и слезах провели стародорожане в годы фашистской оккупации.
«Окаянные дни» вспоминает горожанка Нина Александровна Порода.
21 июля ей исполнится девяносто, но и сегодня она хорошо помнит, сколько горя и ужаса принесла всем весть о начале войны. Всего месяц оставался до первого в жизни
девочки Нины юбилея — 10-летнего. Она готовилась отпраздновать его с родителями и подругами…
«Смысл слова «война» мы поняли, когда над нашими головами полетели «Мессершмитты»
«День 22 июня 1941 года очень хорошо помню. Это было воскресенье. Тогда мы жили на улице Слободской, сейчас она носит имя Островского. Мы же называли ее Слободкой. Грязи там было по колено, лужи практически не высыхали. Бегать по ним было для нас самым большим удовольствием.
В конце улицы жила женщина, во дворе которой был амбар. Нам, детям, конечно же, хотелось озорничать, прятаться. Вот мы с подругами его и облюбовали. И в это утро мы тоже собрались здесь поиграть. Прибежала мама одной из девочек и говорит: «Дети, война!..» А нам это слово еще ни о чем не говорило. Смысл его мы осознали в ту секунду, когда над головами с грозным гулом полетели «Мессершмитты» и «Юнкерсы». Мы — врассыпную по домам!.. Родители всполошились. Мама поспешно собирала отца. Пунктом, где собирались призывники для отправки на фронт, было здание напротив почты, где сейчас находится отдел статистики. Туда и мы с мамой провожали отца. Плакали все. Понимали, что могут больше не увидеть своих родных, любимых.
Вернувшись домой, мама стала собирать нас с сестрой в дорогу. Отец работал в леспромхозе. Там нам выделили коня, чтобы мы уехали из города и укрылись в деревне. Все домашнее хозяйство бросили и направились на родину отца в Щиты. Много пришло туда и беженцев из Бобруйска. Через два дня женщины решились идти в город пешком, чтобы узнать, что там делается. Мама очень переживала за корову, которая была главной кормилицей в семье.
Вскоре пришли обратно и стали с ужасом рассказывать, что по улицам ездят немцы на мотоциклах, вместо штанов на них надеты шорты (это же стыд и срам!), развернули походные кухни, играют на губных гармошках…
Так началась оккупация.
В Щитах мы долго не задержались, вернулись в родной дом. Страшно было всегда. Спали в одежде. Запомнился мне звонкий стук каблуков, когда немцы шагали по мощеным камнем улицам. Сапоги были кованые с широкими голенищами, из которых торчали гранаты. На груди у фашистов был металлический значок — орел. Сестренка очень боялась немецких жандармов: плакала, убегала в дом, пряталась».
«Каждый день вдоль дороги на соснах вешали партизан…»
«Наша семья дружила с Евгением и Тамарой Ревтовичами. Их дом стоял на месте нынешней центральной библиотеки. Тамара была замечательной портнихой. Однажды утром нам сказали, что Ревтовичи ушли в партизаны вместе с Анной Королевой и Софьей Бабаковой, которые жили у них на квартире. Нас охватил ужас, за дружбу с ними нас могли расстрелять. Но, к счастью, эта участь нас миновала.
Картины жестокости фашистов ужасали. Каждый день по дороге в военный городок на соснах вдоль трассы вешали партизан и тех, кто был с ними связан. Напротив музыкальной школы, где когда-то был парк и отмечали праздники, тоже вешали людей. Так было и с подпольщицами Королевой и Бабаковой. Момент, когда полицай выбивал ящики из-под их ног, запечатлелся в моей памяти на всю жизнь.
А вскоре новый удар. Немцы объявили, что будут отправлять в Германию детей 1929 — 1930 годов рождения. Неподалеку от нас жил Мелёшкин. Он ездил по деревням и собирал продукты для немцев, но сам был связан с партизанами. Чтобы меня и других соседских детей не забрали, он предложил нам спрятаться на чердаке его дома — там бы нас точно не искали. Но за мной никто не пришел. В день отправки мы все равно из любопытства (дети есть дети!) побежали на железнодорожный вокзал. Там плакали дети и рыдали матери. «Чудо» все же произошло — немцы забрали только детей постарше, а по младшим дали отбой. Мы снова были вместе с подругами».
«Вдруг из дома выскочила женщина, бросилась к солдату и стала его обнимать… Тогда мы и поняли, что Победа пришла в наш город»
«Так в страхе и слезах прожили мы три года. А потом «сарафанное радио» принесло весть о скорой победе. Однажды мы с мамой, соседкой и ее дочкой направились в лес на Боровище за железную дорогу. Вдруг нам навстречу вышел, насвистывая, мужчина с наганом в руках. Мы замерли от страха. Тут кто-то крикнул: «Так это же ты Исаак Жуковец! Свой!..» Партизан расспросил об обстановке в городе, где размещаются немцы, и ушел.
Вскоре настал и долгожданный день освобождения. Получилось так, что немцев одновременно гнали со стороны Слуцка, Глуска, Бобруйска. Стали они убегать и из нашего города. Мы, чтобы не попасть под пули, спрятались в болоте, где сейчас рынок возле автовокзала. Болото и густой олешник были по обе стороны Солянки. Мама даже корову сюда привела. Стрельба шла буквально в нескольких десятках метров от нас, на трассе. Мы лежали, боясь пошевелиться. Когда стрельба поутихла, подняли головы и увидели на мосту солдат. Не разобравшись толком, кто это, вскочили, а они нам: «Руки вверх!..» Мы все, взрослые и дети, подняли руки и с ужасом ждем своей участи. Вдруг из дома у речки выбежала женщина, ее звали Сабина, бросилась к солдату и стала его обнимать… Тогда мы поняли, что Победа пришла в наш город.
Сразу нас домой не пустили. Ждали саперов — когда они все проверят и убедятся, что мин нет. Спрятавшись в подкоп под стопкой, я еще видела, как колонной на мотоциклах мчатся из города последние немцы…»
«Всю жизнь нас тревожит и мучает память о войне…»
«До войны я окончила два класса. В 1941 году открыли районный Дом культуры (теперь там молодежный Центр «Юность»). Там нас принимали в пионеры. В тот важный для меня день на всех уроках я высоко поднимала руку, чтобы показать, что я достойна пионерского галстука. Так же гордо шла на торжество с учительницей. Мы выслушали длинный доклад, а потом нам повязали галстуки. Запомнился спектакль, который нам показали, — «Партизаны» по пьесе Кондрата Крапивы.
Немцы, помню, тоже организовали для нас школу — там, где сегодня находится РОЧС. Наш учитель Самохвалов очень красиво играл на скрипке. Я слышала такую музыку впервые и в первый раз узнала, что такое ноты. Проучились мы всего четыре дня. Учителя арестовали за связь с партизанами.
10 классов я окончила в 20 лет. Педагогом стала, можно сказать, случайно. Со мной учился парень, который вместе с родителями приехал в военный городок из Бреста. Он рассказал, какой это прекрасный город, как там цветут каштаны. Вдобавок подзадорила еще и Женя Мазель, которая уже училась в педагогическом институте на физмате. Вот мы, пять подружек, и поехали осваивать учительское дело.
Вообще я очень хотела связать свою жизнь с медициной. Хотела стать фармацевтом, но моей мечте было не суждено осуществиться. Когда-то у нас жила семья учительницы, звали ее Ольга Савельевна; вот мама насмотрелась на нее и говорит мне: «Толькі ідзі настаўніцай. Што яна робіць?.. Яна ж пастаіць каля дошкі, папіша крэйдай — і ўсё…”
Учителем белорусского языка и литературы я проработала 36 лет и все же рада, что выбрала именно эту нелегкую и прекрасную профессию. Я очень люблю вспоминать свою родную вторую школу, своих учеников. Как жаль, что эти светлые воспоминания не могут погасить память о войне, накрепко засевшую в душе, как и у всего нашего поколения. Всю жизнь она тревожит, пугает и мучает нас…»
Виктория СЫТИК.
Фото автора.
